Greenpeace представил проект, посвященный последствиям зависимости от нефти. Это фотосессия, в которой актриса театра и кино Варвара Шмыкова "растворяется" на кадрах из-за воздействия нефтепродуктов. Снимал ее фотограф из Татарстана Булат Арсланов, уехавший во Францию весной 2023 года. В интервью "Idel.Реалии" он рассказал о коллаборации с Greenpeace, отношении к войне с Украиной, творчестве и эмиграции.

Greenpeace в коллаборации с российской актрисой театра и кино Варварой Шмыковой и фотографом из Татарстана Булатом Арслановым представил проект, посвященный последствиям зависимости от нефти не только для природы, но и для общества, свободы слова и творчества.

Проект — это фотосессия, в которой Шмыкова "буквально "растворяется" на кадрах Арсланова", сказано в пресс-релизе Greenpeace.

"Этого эффекта удалось добиться с помощью настоящих бытовых нефтяных растворителей: аналоговая пленка, на которую фотографировали Варвару, находилась в химическом веществе. Это позволило создать уникальные и пугающие кадры. Процесс разрушения поверхности плёнки — это ключевой элемент концепта: он символизирует то, как нефтяные деньги разъедают свободу и уничтожают природу в странах, зависимых от этого сырья, в том числе и в России. Это метафора деструктивного влияния нефти на все сферы жизни", — сообщили в Greenpeace.

Экспертка Greenpeace в Центральной и Восточной Европе Анна Ежак уточнила, что "путинский режим существует за счёт эксплуатации природных богатств России и бесконечного потока денег от их экспорта".

— Эти средства позволяют элитам удерживать власть, подавляя любое инакомыслие и уничтожая свободу. Но нефть питает не только репрессии — она ускоряет климатический кризис, губит природу и лишает Россию благополучного будущего, — сказала Ежак.

"Idel.Реалии" поговорили с фотографом Булатом Арслановым о сотрудничестве с Greenpeace, творчестве, отношении к войне с Украиной и эмиграции во Францию.

Булат Арсланов — 32-летний фотограф из Татарстана. До 2013 года жил в Набережных Челнах, позднее переехал в Казань и далее в Москву. Жил в российской столице до марта 2023-го, после чего эмигрировал во Францию.

В России Арсланов снимал Николая Дроздова, Ренату Литвинову, Александра Гудкова, работал над промо для сериала "Фишер" и проектом к премьере сериала "Слово пацана".

Кроме того, совместно с Управлением ООН по делам беженцев и благотворительным фондом "Помощь" организовал фотопроект "Портреты беженцев в России". Арсланов также снимал проект "Старейшины Старо-Татарской слободы" — на фотографиях он запечатлел 16 горожан-потомков татарских купеческих семей и старейшин исторического района Казани.

"Меня изначально интересовала сама эстетика деструкции"

— Расскажите о коллаборации с Greenpeace. В чем ее основная идея и как ее видите лично вы?

— Я не задумывался об этом вопросе так глубоко, как коллеги из Greenpeace. Они пришли ко мне с идеей о том, чтобы показать, как воздействует нефть. Это повсеместная история — что нужно уменьшать потребление. Этот проект был достаточно близок к тому, о чем я размышлял еще до обращения ко мне Greenpeace.

Проект, или, можно сказать, эксперимент, посвященный нефтепродуктам, деструкции, разрушениям, воздействию на окружающую среду, я начинал еще в Москве. Речь шла о воздействии путем визуальной деструкции. Но
на тот момент я не добился каких-либо успехов. Те наработки, которые у меня были, я использовал в проекте для Greenpeace. Это визуальная поэзия, которая основана на разрушении нашей окружающей среды. Я хотел показать, как что-то разрушается, но при этом чтобы это не выглядело грязно или прямолинейно.

— Был ли какой-то триггер, из-за которого вы задумались об этой проблеме и материализовали ее в своем творчестве?

— Будем честны, я пришёл к этому от обратного. Меня изначально интересовала сама эстетика деструкции. Я проводил химические эксперименты, искал визуальный язык, в котором разрушение становится высказыванием. Нефть появилась позже — как идеальный символ этой деструкции. Но изначально мне было важно, чтобы это не выглядело как "эффект ради эффекта".

— Опишите процесс вашей работы над проектом. Вы использовали нефтепродукты?

— Я сфотографировал Варвару и проявил пленку. Эти негативы я просто нарезал и начал проводить тесты напрямую на негативах: спреем, пипеткой, кисточкой, погружением. Если делать одним способом, то все будет похожим — а мы говорим о визуальной деструктивной поэзии, чтобы это было интересно зрителю. Нужно было понемногу наносить вещества на негативы, фиксировать этап (сканировать), промывать и повторять процесс до полного растворения негатива. Я использовал бензин F, уайт-спирит, очистители на основе углеводородов.

Я работал в защите — перчатках и маске. Я переливал бензин в стекло и опускал его в емкость с горячей водой (около 50 градусов) для усиления реакции. Помимо бензина, я использовал бытовые очистители на основе углеводородов.

Я перепробовал очень много вариантов, чтобы понять, как это работает. Как выяснилось, 70% не работает, либо реакция была слишком сильной или наоборот — слишком слабой.

— Сколько времени вы потратили на весь проект?

— Я думаю, десять дней очень плотной каждодневной работы по часов десять. В какой-то момент нужно было вовремя остановить какую-то реакцию; если передержать, то не будет градации. Бывало так, что я делал один этап, но не получалось необходимой деструктивной прогрессии — и все приходилось начинать заново. Начинаешь на следующей фотографии, так как предыдущая уже растворилась.

Я доволен процессом и тем, как он проходил, но хочу его повторить — уже на других исходных материалах. В то же время я не полностью доволен конечным результатом — мне хотелось, чтобы было больше цвета. Но здесь нельзя просто взять и нарисовать: цвет должен быть следствием реакции.

— В мае 2023 года Greenpeace в России объявили "нежелательной" организацией. Были ли у вас какие-то сомнения перед тем, как согласиться на сотрудничество?

— Меня предупредили об этом заранее. Я ответил: "И что? Давайте делать". Когда я жил в Москве, я открыто высказывался о войне — мне было важно об этом говорить, даже если это не нравилось части аудитории.

— А в повседневной жизни насколько для вас важна тема защиты природы? К примеру, сортируете ли вы мусор, пользуетесь ли многоразовой посудой? Возможно, что-то другое?

— После переезда в Париж я стал внимательнее относиться к потреблению. Банально ношу с собой шоппер, стараюсь избегать пластика. Особенно меня трогает, когда еду выбрасывают. Мне очень нравится во Франции то, что тут много НКО, поддерживающих осознанное потребление.

Есть также магазины, в которых практически все продукты с истекающим сроком годности. Это дешевле. Кроме того, во многих популярных супермаркетах есть отдельные стенды — и чем ближе к истечению срока годности, тем больше процент скидки: за три дня — 30%, за два — 50%. Эти инициативы мне очень нравятся.

"Мне всегда хотелось сделать проект про Татарстан…"

— Вы работаете как в коммерции, так и снимаете социальные истории — например, у вас был совместный проект с ООН и благотворительным фондом "Помощь". Что вами движет?

— Социальное меня интересует больше. Коммерческие проекты позволяли снимать то, что действительно важно. Например, проект с фондом "Помощь" и ООН о беженцах, или серия про старейшин Старо-Татарской слободы. Мне важно передать человека: чтобы по портрету было понятно, что это за история. Я считаю, это мой долг — использовать навыки для чего-то большего.

— То есть вы участвовали в коммерческих проектах, чтобы вам было, на что жить — и браться за социальные?

— Да, так было с самого начала. Я ночами работал в клубах, чтобы выплачивать кредит за свой первый цифровой фотоаппарат. Мне всегда хотелось сделать проект про Татарстан, про татар, про деревни — поскольку я сам вырос в деревне (в детстве Арсланов много времени проводил в селе Бикбулово Мензелинского района Татарстана, там родилась его мама — "Idel.Реалии"). В 2021-2022 годах я начал его готовить, но в итоге меня отговорили от этого проекта. Было бы очень странно, если бы я в период мобилизации/войны напрашивался бы в дом и начал что-то расспрашивать. Но проект обязательно будет.

"На протяжении какого-то времени я не выходил из дома"

— 27 февраля 2022 года вы опубликовали в Instagram фотографии с моста Немцова в Москве, куда люди несли цветы в память о погибших в первые дни полномасштабного вторжения в Украину. Вы сопроводили пост эмодзи с флагом Украины. Из России вы уехали в марте 2023 года. Как вам жилось в Москве этот год?

— Я практически каждый день публиковал в сторис очень много новостей. От меня отписывались, называли кретином и советовали не лезть в политику. Сразу отписалось около четырех тысяч человек. На протяжении нескольких месяцев я каждый день публиковал то, что происходит в Украине, расписывал свои мысли, говорил, что, скорее всего, в России будет изоляция на примере Северной Кореи.

На тот момент мне было важнее просто попытаться донести это, насколько возможно. У меня есть небольшая аудитория; в основном — фотографы. Я не понимал, кто из них читает какие-то независимые медиа, насколько люди в принципе интересуются всей повесткой. Я понятия не имею, какое мнение у моей аудитории, кроме тех, с кем лично знаком. Как оказалось, окружение в Москве, которое было со мной единого мнения, — это не вся Россия и регионы.

— И к вам ни разу из-за этих постов не приходили силовики?

— Нет, мне не попало.

— И мобилизация вас не коснулась?

— Во время мобилизации я был в Москве. Очень много ребят просто взяли (я понимаю, почему) и уехали, стояли на границах. Когда я спускался в метро, я наблюдал. Бывало так, что и сердце бьется, но и интересно то, как это все происходит. Я ходил с телефоном, что-то снимал, смотрел и пытался осмыслить происходящее.

На протяжении какого-то времени я вообще не выходил из дома. Все мы помним, как это происходило: в одной руке у тебя постоянно телефон, ты всю ночь можешь провести, листая ленту, выжидая, что же будет дальше. Я сконцентрировался на своих архивах, попросил маму отправить мне все коробки с негативами, которые я сделал в Набережных Челнах и Казани, и круглыми сутками занимался своими негативами. Периодически я приходил к мысли, что, возможно, держу их в последний раз.

— Ваши посты как-то повлияли на количество заказов на коммерческую съемку?

— Их вообще не было, наверное, год. В 2021 году я разгонялся количеством проектов, хотел сделать разное — и в гуманитарном плане, и с видео, и с артистами. И только это начало набирать обороты, как потом все пропало. Так было не только у меня — у многих артистов было.

— Вы связываете отсутствие заказов с вашими антивоенными постами?

— Я не задумывался об этом. Думаю, конечно, это связано. Одно вытекает из другого.

"Меня мало кто хотел слышать о количестве погибших"

— В описании вашего профиля в Instagram сказано, что вы — tatar visual artist. На сайте независимых фотографов также указано, что вы — татарский фотограф. Почему вы это подчеркиваете? Для вас важна татарская идентичность?

— Идентичность важна в нескольких моментах, которые здесь, во Франции, я стараюсь ретранслировать. В Париже, когда я рассказываю, что я из Республики Татарстан, в 99-100% случаев меня переспрашивают: "Казахстан?". Я говорю — нет, Татарстан. В ответ меня вновь спрашивают: "Казахстан?" На третий раз я говорю: "Окей, Казахстан".

Мне приходится объяснять обходными путями; я спрашиваю, знаете ли вы такого артиста, как Рудольф Нуреев? Они много знают и говорят про крымских татар — потому что эта тема обсуждается на местном ТВ и радио.

— До начала войны вы писали, что вы татарский фотограф, художник?

— Я вообще никак не писал и никогда не описывал, откуда я. До того как переехал во Францию.

— Объясню, почему я спрашиваю. После начала войны я вижу, как некоторые представители этнических групп предпочитают называть себя татарами, бурятами, башкирами и т.д., чтобы их не ассоциировали с агрессором — с Россией.

— У меня это связано не с этим. Я не начал так писать, потому что почувствовал какие-то ущемления во Франции. Здесь очень толерантное отношение. Франция знаменита своей исторической и эмигрантской многогранностью.

— Татарстан — один из лидеров по количеству погибших на войне с Украиной. Как вы к этому относитесь?

— У меня абсолютно негативное отношение. Я помню начало войны. Самый первый пример, который пришел мне в голову, — это Афганистан. У нас, в маленькой татарстанской деревне, в которой я вырос, были памятники мальчишкам, которые не вернулись с афганской войны. Для меня это не то чтобы параллель, но я пытался поделиться этой мыслью со своими родственниками. Однако меня мало кто хотел слышать о количестве погибших; дескать, они там знают, как все сделать, там же не одни дебилы в этом министерстве сидят — такой был их аргумент.

В своей голове я начал проводить какие-то параллели; вспоминал, что постоянно видел людей с ампутированными конечностями, прошедших Афганистан, которые пытаются продать свои диски с песнями… А потом их стало все меньше и меньше. Я начал себе представлять, что будет спустя время с теми людьми, которые уехали на войну с Украиной. Что будет, когда они вернутся спустя какое-то время. Да, все это неизбежно закончится, но последствия будут просто накрывать. Потери на войне с Украиной просто невосполнимы.

— Как к вашей позиции относятся ваши близкие, которые остались в России?

— Надеюсь, что все рады, что я в Париже. Что они думают — я не спрашивал. Не думаю, что я могу изменить мнение сформировавшегося человека. Зачем мне лезть со своим мнением, если у меня сейчас нет регулярных тесных контактов? Меня не спрашивали, хотя в самом начале я пытался сделать максимум. Но кто понял, тот понял. Кто постарался найти другую информацию, тот нашел. Кто не хотел лезть изначально, не лез. Их можно понять — во время и после коммунизма им "ампутировали" желание влезать в эти вопросы.

"Сначала я бесился…"

— Мы не обсудили важный вопрос: каким образом вы смогли эмигрировать?

— Я получил паспорт таланта. Фактически это виза, которую мне дали как профессиональному художнику. Мне понадобилось восемь месяцев, чтобы все структурировать, собрать документы, записаться в визовый центр. В Москве мест не было, поэтому я полетел в Уфу, чтобы сдать все документы.

После переезда в Париж мне понадобился еще один год, чтобы что-то верифицировать, доделать. Сначала я бесился (недолго), мне все это не нравилось. Позже я понял, что количество людей несоразмерно — они просто не справляются. Плюс у них тут своя бюрократия.

Я решил, что мне надо расслабиться и принять местную систему. Либо я буду переживать попросту, либо пойму, что здесь по-другому. В итоге я принял это и сосредоточился на изучении языка. И до сих пор учу его.

— А на что вы жили в тот момент и чем занимались?

— Я заранее всё просчитал и подготовился к переезду. На тот момент для меня было важнее рискнуть и начать с нуля, чем остаться и потом жалеть о том, что не попробовал. В Москве я уже не чувствовал прежнего вдохновения — хотелось двигаться дальше, искать новые формы и новые смыслы.

— Как вы начали зарабатывать во Франции?

— Начал снимать персональные портреты, постепенно вовлёкся в местные инициативы. Кроме того, стал участвовать в профессиональных конкурсах — это дало новый импульс и позволило сконцентрироваться на авторских проектах.

— Что вы планируете делать дальше?

— У меня есть проекты. В последние месяцы я очень много писал текстов — представлений о том, что я хочу сделать и как. Все это я делал на французском — и котелок у меня знатно кипел. Иногда меня настолько вдохновляло написание какого-то текста, что я садился и 16 часов, пока не завершу свою мысль, писал без остановки. Следующий проект, если он сложится, будет про людей с ограниченными возможностями во Франции.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.